Главная Аудитория 8 Психическая реальность как переживание и как деятельность. Психическая реальность. Что такое психологическая защита

Психическая реальность как переживание и как деятельность. Психическая реальность. Что такое психологическая защита

Эксперименты в психологии проводятся в научных и практических целях. Отличаясь по возможностям последующих обобщений, они планируются и строятся по сходным нормативам в той своей части, где задаются характерные для экспериментального метода требования к сбору эмпирических данных и возможностям объяснения выявляемых закономерностей. Существуют две традиции, в разной степени подчеркивающие статус экспериментального метода:

1) отнесение его к эмпирическим методам;

2) понимание экспериментального метода как определенной логики рассуждении исследователя.

Соответственно можно выделить нормативы деятельности в структуре экспериментального метода и нормативы научного мышления.

Важной частью психологических экспериментов является предположение о возможности выявления в них закономерностей, которые могут рассматриваться в контекстах причинного объяснения изучаемой психологической реальности. Именно поэтому очень важно четко понимать что такое психологическая реальность и каковы методы ее изучения.

1. Понятие "психологическая реальность"

Понятие "психологическая реальность" имеет фундаментальное значение для психологии. Речь идет о феноменологической ориентации, требующей рассматривать все явления воспринимаемого мира в качестве данностей (фактов) сознания, а не объективных, то есть независящих от воспринимающего сознания реальностей. В этом плане индивид реагирует не на "действительное" положение вещей, а на то, какое положение вещей ему представляется действительным.

Несколько смягчая различительный пафос испанского философа мы можем сказать, что все же некоторый общий сегмент восприятия у всех участников взаимодействия есть. При всей разности интерпретаций никому из них не придет в голову воспринимать происходящее как светский раут или отдых на тропическом пляже. В разделяемом нами подходе такой общий сегмент принято называть "зоной релевантности" (А. Шюц). Зоны релевантности имеют интерсубъективный характер и представляют собой продукт солидарности актуального социума. Нечто принято считать тем-то и тем-то. Наличие зон релевантности обеспечивает согласованное человеческое действие, во многом лишая его уникальности. Вместе с тем, каждый взаимодейстующий воспринимает и переживает ситуацию как неповторимую. Пока лишь отметим, что описанную Ортегой-и-Гассетом ситуацию точнее будет квалифицировать не как разность событий, а как несовпадение интерпретаций разностатусных субъектов взаимодействия.

В то же время фактичность смерти человека, причастность к ней составляет бытийственную основу ситуации, то, что все коммуниканты воспринимают в качестве действительного положения вещей, как достоверность или реальность. Это значит, что реальностью для нас является все, в существовании чего мы не сомневаемся. Реальностью психического в рассматриваемом случае выступают переживания и чувства участников события, акты взаимовосприятия и самовосприятия, общая атмосфера присутствия, именуемая в социально-психологических трактатах "психологическим климатом". Очевидно, что каждый из действующих лиц осознает в той или иной степени как собственные переживания, так и чувства партнеров по взаимодействию. Их наличие обладает для них статусом фактичности. В тоже время можно утверждать, что восприятия присутствующих контекстно определяются отношениями релевантности, тем, что консенсуально.

Такая трактовка реальности не позволяет рассматривать содержание человеческих отношений в упрощенной дихотомии "объективное – субъективное". Учитывая введенный выше смысл зон релевантности, мы должны говорить о сложной природе человеческих явлений – объективированной субъективности, процессах объективации и даже онтологизации (придания явлениям бытийного (не деятельностного) статуса, а также о деонтологизации и в некоторых случаях и дереализации (исчезновения реальности). Одновременно видимо следует согласиться с тем мнением, что многие продукты человеческой активности могут восприниматься сознанием как независящие от него, т. е. объективные. В отдельных случаях продуктам человеческого мышления и деятельности приписывается статус природных объектов, вещей.

Обыденная семантика "реальности" строится на оппозиции "иллюзии", "вымыслу", "нереальному". Так атеистически ориентированное сознание признает иллюзорной божественную реальность, считает ее искаженным отражением в сознании человека внешних сил, действующих на него в повседневной жизни и противопоставляет ей реальность материального мира в качестве первичного субстрата отражения. Вторичность сознания по отношению к бытию – тот исходный постулат, тот фундамент, на котором возводится величественное здание материализма.

Между тем, сталкиваясь с верующими людьми, мы легко обнаруживаем то обстоятельство, что реальность Бога выступает для них столь же достоверной (если не большей), как для атеиста ее отсутствие. Именно она определяет тот смысловой и нормативный универсум, из которого верующие индивиды черпают различные, в том числе и психологические качества.

Приведенные нами точки зрения на реальность Бога свидетельствуют не только о том, что одни и те же предметы люди способны наделять взаимоисключающими значениями реального, но и то, что само реальное может быть разного качества, например, сверхчувственной. В одних случаях реальность предметов верифицируется чувственно-эмпирически, в других, ее наличие неверифицируемо вообще, а она сама выступает исходным условием любых и всяких верификаций. Многие из собственных психических состояний человек способен опытно фиксировать: посредством их переживания и рефлексивного отношения. О некоторых он может судить косвенно, отражаясь в реакциях других людей. Благодаря Фрейду мы знаем сегодня о том, что значительное содержание нашей психической жизни ускользает от самонаблюдения или иновыражается. Что же касается внутреннего мира других людей, то наличие зон релевантности позволяет нам делать вывод об их состояниях аналогически, воспроизведя подобные ситуации в собственном опыте. Причем это касается даже тех явлений, которые мы исследуем "объективно". Выделенные тем или иным методом психологические структуры становятся для нас реальными.

В тоже время с реальностью человек может находиться в разных отношениях, одно из которых рефлексивно-аналитическое. Атеист, разоблачающий божественную реальность, берет ее в качестве предмета своего творческого усилия, при этом собственная реальность – реальность пребывания воспринимается им как само-собой-разумеющееся или как базовое условие существования рефлексивного акта. Это не значит, разумеется, что реальность пребывания не может стать предметом внимания, однако условия такого отношения всегда экзистенциально ограничены. Чаще всего реальность пребывания наделяется ее субъектом статусом подлинности, что находит свое выражение в речевых формулах типа "на самом деле". Невозможность человека определиться в том, что есть "на самом деле" свидетельствует о его дезориентации, а в некоторых случаях и о дереализации. Последнее часто представляет область компетенции психиатрии.

Из сказанного выше следует, что субстрат реальности связан с тем, что иногда называют "диспозиционными детерминантами поведения": установками сознания, когнитивной сложностью внутреннего мира, актуально сложившимися ментальными доминантами. Швейцарский психолог Жан Пиаже вообще считал, что представление о реальности конструируется интеллектом. В этом отношении может быть приведен целый ряд самых разнообразных аргументов. Так эстетически развитый человек будет воспринимать классическое музыкальное произведение иначе, чем потребитель шлягеров, а либерально ориентированный в сексуальном отношении индивид совершенно иначе оценит фривольный сюжет романа, чем пуританин. К слову сказать, и психологическая регуляция их поведения будет развертываться по разным моделям. Реальность нельзя рассматривать только как диспозиционную переменную, а скорее как результирующую. Являясь интерсубъективной организованностью (имея социальную природу) реальность точнее рассматривать как атрибуцию индивида. Входящий в человеческий мир субъект долговременным и социально приемлемым способом присваивает ее, а, будучи усвоенной, реальность воспринимается как имманенция индивида. Процесс усвоения структур реальности в гуманитарных сочинениях часто называют "социализацией". При этом важно учитывать, что социализация имеет дело как с интерпретацией субъективных психологических структур, полученных индивидом эмпирическим путем, в социально приемлемых значениях, так и с трансляцией трансцендентного опыта, который индивид усваивает посредством подражания (традиции) или направленного обучения.

Рассмотрим в качестве примера опыт построения маленьким человеком психологической реальности другого человека. Из многочисленных жизненных наблюдений мы знаем о том, что до определенного возраста ребенок не ориентирован на мотивацию другого как на фактор своего взаимодействия с ним. То есть реальности мотива для него просто не существует. Исследования Ж. Пиаже "нравственного реализма" малышей блестящее тому подтверждение.

В серии экспериментов "кто более виновен" Пиаже обнаружил, что при оценке поступка другого ребенка испытуемый склонен не учитывать внутреннее намерение актора, а квалифицировать действие по его формальному эффекту. По мнению респондента Пиаже ребенок, нарушивший запрет матери и разбивший одну чашку, менее виновен, чем тот, который разбил несколько чашек желая помочь родителем. Его и следует более сурово наказать. Лишь по мере взросления и интеллектуального созревания индивид становится способным абстрагировать психологическую реальность мотива другого. В тоже время, если представить себе фантастическое общество, в котором психологическая реальность выступает объектом социальной репрессии, то можно с большой степенью уверенности пролонгировать моральный реализм и во взрослую жизнь человека.

Как пишет в этой связи известный феноменолог А. Шюц, "мир существовал до нашего рождения, переживался и интерпретировался нашими предшественниками как мир организованный. Перед нами он предстает в нашем собственном переживании и интерпретации. Но любая интерпретация мира основана на предыдущем знакомстве с ним – нашем лично или передаваемом нам родителями и учителями. Этот опыт в форме "наличного знания" (knowledgeathand) выступает как схема, с которой мы соотносим все наши восприятия и переживания" (11,129).

Эта схема содержит в себе и набор индексов психического. В относительно гомогенной культуре индивиды однозначно интерпретируют собственные состояния и состояния других, прибегая для этого к важнейшему интерсубъективному предмету–языку. Интерпретацию в данном случае мы предлагаем понимать не только как высказывание, содержащее то или иное понимание, но и как само понимание и связанное с ним поведение, включая и механизм психорегуляции о чем уже говорилось выше. Обратимся к обещанной иллюстрации. Известный в прошлом советский, а ныне американский психолог Владимир Лефевр обнаружил в повседневном сознании современников конфликтующие структуры, которые привели исследователя к выводу о наличии в человеческой культуре двух альтернативных этических систем.

Шаблонность, типичность означает, прежде всего, социально-психологический статус рассматриваемого феномена психологической реальности. Причем проблемы реальности пребывания у человека, находящегося в гомогенной культурной среде, как правило, не возникает. Получая интерсубъективное подтверждение в виде сходных реакции партнеров по общежитию, индивид воспринимает мир как само-собой-разумеющийся, непроблематичный. Трудности у него начинаются тогда, когда "его" дефиниция реальности начинает расходиться с "на самом деле" других людей. В некоторых случаях в дело вступает психотерапия (психиатрия) и ликвидирует возникающую аномалию.

Разделяемую всеми трактовку реальности принято называть "базовой". Таковой для человека античного мира можно считать реальность мифа, а для средневекового – Бога. Последнее интересно описывает П. Сорокин в работе "Социокультурная динамика", выделяя Бога в качестве системообразующего принципа европейской средневековой цивилизации: "Все важные разделы средневековой культуры выражали этот фундаментальный принцип или ценность, как он формулируется в христианском Credo.

Архитектура и скульптура средних веков были "Библией в камне". Литература также была насквозь пронизана религией и христианской верой. Живопись выражала те же библейские темы и линии в цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер. Философия была почти идентична религии и теологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы экономических отношений, которые могли бы оказаться уместными и прибыльными, поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообразные с утилитарной точки зрения. Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как единственную и высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям".

Базовая реальность выступает для индивида исходной координатной схемой, благодаря которой только и возможна ориентация в мире. Вместе с тем, как отмечает В. М. Розин, "каждый человек знает много реальностей, точнее живет в них: это реальность игры, искусства, познания, общения, сновидений и др. Каждая реальность задает сознанию определенный мир и отделена от других реальностей рамками условности; логика и события, действующие в одной реальности, не выполняются в других. Несколько упрощая дело, можно сказать, что одна реальность отличается от другой характером событий, порядком и логикой вещей и отношений. Во всякой реальности события, переживаемые в ней, воспринимаются как непреднамеренные.

Если реальность овладевает сознанием человека (или он входит в реальность), то, возникает устойчивый мир, в котором происходят вполне определенные события. Возникнув, реальность навязывает сознанию определенный круг значений и смыслов, заставляет переживать определенные состояния"

В тоже время человек, как правило, осознает условность всех реальностей кроме базовой. Лишь она одна безусловна. Даже переживая достаточно глубоко содержание сновидения, мы все же отдаем себе отчет в том, что все происходит не наяву и даже индивиды, глубоко верящие в мистическую связь сновидений и действительности, фиксируют нетождественность этих миров. Вместе с тем, структурирование реальности можно считать важнейшим культурным завоеванием людей, особенно если вспомнить хрестоматийный пример о неразличении архаичным человеком плана сновидения и бодрствования. Способность нашего современника ориентироваться в структуре общепринятой реальности положена в качестве исходного критерия при диагностировании психологической нормы. Индивид, заявляющий о том, что он только что беседовал со своим покойным дедушкой, явно проблематичен с психиатрической точки зрения в цивилизованном мире.

Синдромом личностных проблем современного человека является как нам представляется деструкция понимания или дезориентация. Понимание, как известно, связано в значительной степени с построением образа целого. Целое может быть рассмотрено как та структура реальности пребывания, которую "избрали" для себя в качестве базовой и релевантной взаимодействующие индивиды и группы. Всякий согласованный ответ на вопрос о том, ЧТО происходит? и ЧТО делать? становится в ситуации кризиса проблематичным.

Деструкция в системе базовой реальности делает проблематичной и индивидуальную реальность психического. Как, например, квалифицировать индивиду свой гнев, если согласно одним неписанным правилам он должен его непременно репрессировать, а согласно другим непременно выражать. Причем каждое из этих требований может быть концептуально фундировано и опирается на такие инстанции, что осуществление выбора часто оказывается противопоставлением авторитету, для чего индивид не имеет ни времени, ни средств. Такого рода ситуации потенциально конфликтны и разрушительны для человека.

Выход индивид как правило находит в очевидностях собственного здравого смысла. Однако именно здесь его подстерегает огромное количество опасностей. Дело в том, что основным источником здравого смысла выступает эмпирический опыт, т. е. опыт чувственного познания и соответствующего мышления. В ситуации, символической избыточности, когда данности нашей реальности в значительной степени формируются средствами массовой информации, апелляция к опыту, полученному эмпирически, ведет к еще большей дезориентации индивида, поскольку радикальная редукция к феномену оказывается в ряде случаев попросту невозможной. За феномен же берутся кем-то сконструированные интерпретации. Наши восприятия и самовоспрятия оказываются заложниками социокультурных процессов, вне анализа динамики которых любые суждения о психологической реальности оказывается частичным. Причем в анализе мы все чаще обнаруживаем их иррациональный характер.

Успех гелеоцентрической картины мира Н. Коперника был бы проблематичен без рождавшейся в то время веры общества в авторитет науки, поскольку весь чувственный опыт убеждал человека в обратном, в справедливости геоцентрического мировоззрения.

Абсолютизация науки имела огромное значение для становления интерпретаций реальности психического. Психологическая наука присвоила себе право определения статуса психической реальности "на самом деле". Причем в некоторых случаях возникали попытки генерализации психологических усмотрений на области традиционно далекие от научного метода. Речь идет о триумфе Зигмунда Фрейда. Приведем в этой связи удачную характеристику вклада Фрейда в мировую культуру слеланную Л. Радзиховским.

2. Эксперимент и реконструкции психологической реальности

Раскрытие понятия экспериментальный метод, с точки зрения реализуемых способов познавательной деятельности, предполагает выделение как его общности с другими нормативами научного мышления, так и его специфики в отношении к иным возможным формам организации психологического исследования.

С точки зрения структуры или организации исследования, экспериментальный метод характеризуется особыми формами познавательного отношения к изучаемой реальности и соответствующими системами доказательств при проверке психологических гипотез. Эти характеристики нормативов научной деятельности являются предпосылками понимания общих принципов методологии экспериментирования в психологии.

Одним из основных нормативов является предположение о возможности выявления в психологическом эксперименте закономерностей, которые могут рассматриваться в контекстах причинного объяснения изучаемой психологической реальности. Признак причинного объяснения отличает такой подход к анализу эмпирически устанавливаемых зависимостей, который позволяет обосновывать необходимость отношений между причинами и следствиями. Реальность причинной связи обеспечивается выполнением ряда условий причинного вывода или составляющими причинного объяснения:

1) осуществление некоторых управляющих воздействий на изучаемые процессы или функциональный контроль "независимых переменных";

2) включение эмпирически устанавливаемых закономерностей в систему дедуктивного вывода.

Очевидно, что установление закономерности – это еще не формулирование психологических законов. Закон будет предполагать констатацию обобщенного характера, т. е. указывать диапазон, в рамках которого действует выявленная фактическая закономерность. Психологическое объяснение предполагает распространение дедуктивных умозаключений на психологическую реальность или репрезентирующую ее модель. Экспериментальный метод можно рассматривать как способ наиболее строгого сопоставления дедуктивных проекций (исходящих из психологических теорий) на плоскость эмпирически устанавливаемых зависимостей.

Эксперимент в некоторой степени выступает элементом реконструкции психологической реальности. Важным нормативом здесь является определение исследователем своей позиции в понимании предмета изучения. Это понимание включает предположения об адекватности сформулированных психологических понятий субъективной реальности. Именно потому, что психика выступает в качестве субъективной реальности, трудно говорить о психологической реальности как независимой от исследовательской позиции. При одной и той же психологической реальности, выбранной в качестве предмета изучения, возможна реализация разных типов исследования как различных подходов к ней.

Спецификой онтологизации психического в экспериментальном подходе является предположение о возможности реконструкции ненаблюдаемых базисных процессов, определяющих изменения фиксируемых и объективируемых в той или иной психологической методике показателей. Взаимосвязь способов получения эмпирических данных и теоретических реконструкций в психологическом эксперименте означает при этом отношение к психологической реальности как к реальности воссоздаваемой и моделируемой (т. е. тем или иным образом представленной в экспериментальной или теоретической модели). Поэтому психологическую реальность надо понимать как представленный в тех или иных.психологических понятиях предмет изучения. И если для одних психологических проблем спор между исследователями будет касаться именно особенностей интерпретации сходных эмпирических закономерностей, то для обсуждения других проблем спора может и не состояться, поскольку психологическая реальность, реконструируемая в рамках одного психологического подхода, может не анализироваться как реальность в рамках другого понимания. Например, классической здесь является ссылка на понятия "вытеснение" или "сублимация", которые психологами, не разделяющими позиции теории личности по 3. Фрейду, не рассматриваются как имеющие отношение к эмпирии или к субъективной реальности.

Исследование психологической реальности неизбежно связано с людьми, так как объектом психологической науки являются группы людей и человек. Решение проводить то или иное психологическое исследование должно основываться на осознанном желании каждого психолога внести ощутимый вклад в науку и способствовать благополучию Человека. Ответственный психолог обдумывает различные направления, где нужны энергия и возможности человека, однако при этом главным приоритетом остается соблюдение этических принципов проведения исследования на человеке.

1. При планировании опыта исследователь несет персональную ответственность за составление точной оценки его этической приемлемости, опираясь на принципы исследований. Если, опираясь на эту оценку и взвесив научные и человеческие ценности, исследователь предлагает отклониться от принципов, то он дополнительно берет на себя серьезные обязательства по разработке этических рекомендаций и принятию более строгих мер по защите прав участников исследований.

2. На каждом исследователе всегда лежит ответственность за установление и поддержание приемлемой этики исследования. Исследователь также несет ответственность за этичное обращение коллег, ассистентов, студентов и всех других служащих с испытуемыми.

3. Этика требует, чтобы исследователь информировал испытуемых обо всех сторонах эксперимента, которые могут повлиять на их желание принимать в нем участие, а также отвечал на все вопросы о других подробностях исследования. Невозможность ознакомления с полной картиной эксперимента дополнительно усиливает ответственность исследователя за благополучие и достоинство испытуемых.

4. Честность и открытость – важные черты отношений между исследователем и испытуемым. Если утаивание и обман необходимы по методологии исследования, то исследователь должен объяснить испытуемому причины таких действий для восстановления их взаимоотношений.

5. Этика изыскания требует, чтобы исследователь относился с уважением к праву клиента сократить или прервать свое участие в процессе исследований в любое время. Обязательство по защите этого права требует особой бдительности, когда исследователь находится в позиции, доминирующей над участником. Решение по ограничению этого права увеличивает ответственность исследователя за достоинство и благополучие участника.

6. Этически приемлемое исследование начинается с установления четкого и справедливого соглашения между исследователем и участником эксперимента, разъясняющего ответственность сторон. Исследователь обязан чтить все обещания и договоренности, включенные в это соглашение.

7. Этичный исследователь защищает своих клиентов от физического и душевного дискомфорта, вреда и опасности. Если риск таких последствий существует, то исследователь обязан проинформировать об этом испытуемых, достичь согласия до начала работы и принять все возможные меры для минимизации вреда. Процедура исследований может не применяться, если есть вероятность, что она причинит серьезный и продолжительный вред участникам.

8. Этика работы требует, чтобы после сбора данных исследователь обеспечил участникам полное разъяснение сути эксперимента и устранил любые возникающие недоразумения. Если научные или человеческие ценности оправдывают задержку или утаивание информации, то исследователь несет особую ответственность за то, чтобы для его клиентов не было тяжелых последствий.

9. Если процедура исследования может иметь нежелательные последствия для участников, то исследователь несет ответственность за выявление, устранение или корректировку таких результатов (в том числе и долговременных).

10. Информация, полученная в ходе исследования об участниках эксперимента, является конфиденциальной. Если существует вероятность, что другие люди могут получить доступ к этой информации, то этика практики исследований требует, чтобы эта вероятность, а также планы по обеспечению конфиденциальности были объяснены участникам как часть процесса по достижению взаимного информационного согласия.

Таким образом, приняв решение о проведении исследований, психологи должны осуществлять свои замыслы с уважением к людям, принимающим в них участие, и с заботой об их достоинстве и благополучии.

Важным нормативом в рамках любого психологического метода является определение исследователем своей позиции в понимании предмета изучения. Это понимание включает предположения об адекватности сформулированных психологических понятий субъективной реальности. Психика выступает в качестве субъективной реальности, поэтому трудно говорить о психологической реальности как независимой от исследовательской позиции. Ж. Пиаже, один из авторов учебника "Экспериментальная психология", исходит из посылки онтологической реальности психического (онтологический статус психического), но указывает возможности проецирования разных редукционистских объяснений на эту реальность. Отсюда можно эксплицировать познавательную установку на независимый от теоретических реконструкций "предмет" исследования, относимый к реальному субъекту (если психика рассматривается как свойство или атрибут субъекта). Взаимосвязь способов получения эмпирических данных и теоретических реконструкций в психологическом эксперименте означает реализацию отношения к психологической реальности как к воссоздаваемой и моделируемой реальности (т.е. тем или иным образом представленной в экспериментальной или теоретической модели). Далее под психологической реальностью следует понимать представленный в тех или иных психологических понятиях предмет изучения. При обсуждении психологических проблем спор между исследователями может касаться именно особенностей интерпретации сходных эмпирических закономерностей. Для других проблем спор может и не состояться, поскольку психологическая реальность, реконструируемая в рамках одного психологического подхода, может не анализироваться как реальность в рамках другого понимания психического.

Литература

1. Буртовая Е.В. Хрестоматия по психологии- М.: Проспект 2000

2. Ионин Л. Г. Социология культуры. М.: – Логос, 1998

3. Обухова Л. Ф. Детская психология: теории, факты, проблемы. – Тривола,1995

4. Полонников А. А. Очерки методики преподавания психологии. Системно-ситуационный анализ психологического взаимодействия – Мн.: ЕГУ, 2001.

5. Розин В. М. Психология: теория и практика: учебное пособие для высшей школы. -М:. Издательский Дом "Форум", 1997.

6. Сорокин П. Социокультурная динамика // В кн. Человек. Цивилизация. Общество. – М.: Политиздат, 1992. – С. 425 – 504.

7. Шюц А. Структура повседневного мышления. //Социологические исследования, 1988. N 12 – С. 129-137.

Очерк 1. СТРУКТУРА ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ.

1. Понятие о психологической реальности (реальности психического)

Понятие «психологическая реальность» имеет для данной работы фундаментальное значение. Вводя его мы подчеркиваем ту методологическую ориентацию, в которой она определяет себя и которая делает все приводимые ниже высказывания не только более открытыми для критики, но и снимает с автора часть ответственности за неминуемую их абсолютизацию. В данном случае речь идет о феноменологической ориентации, требующей рассматривать все явления воспринимаемого мира в качестве данностей (фактов) сознания, а не объективных, то есть независящих от воспринимающего сознания реальностей. В этом плане индивид реагирует не на «действительное» положение вещей, а на то, какое положение вещей ему представляется действительным.

Это значит, что в фокус нашего внимания попадают процессы и факты индивидуального и группового сознания в качестве особых психологических конструкций, а также зависимые от этих конструкций содержания. Сущность данной позиции, как нам представляется, достаточно удачно выразил Х. Ортега-и-Гассет в работе «О феноменологии». Вчитаемся в написанное им.

«Умирает человек. У его постели жена, два друга, газетчик, которого к этому смертному одру привел долг службы, и художник, который оказался здесь случайно. Одно и то же событие – агония человека – для каждого из этих людей видится со своей точки зрения. И эти точки зрения столь различны, что едва ли у них есть что-нибудь общее. Разница между тем, как воспринимает происходящее убитая горем женщина и художник, беспристрастно наблюдающий эту сцену такова, что они, можно сказать, существуют при двух совершенно различных событиях» (5,237).

Несколько смягчая различительный пафос испанского философа мы можем сказать, что все же некоторый общий сегмент восприятия у всех участников взаимодействия есть. При всей разности интерпретаций никому из них не придет в голову воспринимать происходящее как светский раут или отдых на тропическом пляже. В разделяемом нами подходе такой общий сегмент принято называть «зоной релевантности» (А. Шюц). Зоны релевантности имеют интерсубъективный характер и представляют собой продукт солидарности актуального социума. Нечто принято считать тем-то и тем-то. Наличие зон релевантности обеспечивает согласованное человеческое действие, во многом лишая его уникальности. Вместе с тем, каждый взаимодейстующий воспринимает и переживает ситуацию как неповторимую. Более подробно поднятая тема будет развита во втором параграфе. Здесь же лишь отметим, что описанную Ортегой-и-Гассетом ситуацию точнее будет квалифицировать не как разность событий, а как несовпадение интерпретаций разностатусных субъектов взаимодействия.

В то же время фактичность смерти человека, причастность к ней составляет бытийственную основу ситуации, то, что все коммуниканты воспринимают в качестве действительного положения вещей, как достоверность или реальность. Это значит, что реальностью для нас является все, в существовании чего мы не сомневаемся. Реальностью психического в рассматриваемом случае выступают переживания и чувства участников события, акты взаимовосприятия и самовосприятия, общая атмосфера присутствия, именуемая в социально-психологических трактатах «психологическим климатом». Очевидно, что каждый из действующих лиц осознает в той или иной степени как собственные переживания, так и чувства партнеров по взаимодействию. Их наличие обладает для них статусом фактичности. В тоже время можно утверждать, что восприятия присутствующих контекстно определяются отношениями релевантности, тем, что консенсуально.

Такая трактовка реальности не позволяет рассматривать содержание человеческих отношений в упрощенной дихотомии «объективное - субъективное». Учитывая введенный выше смысл зон релевантности, мы должны говорить о сложной природе человеческих явлений - объективированной субъективности, процессах объективации и даже онтологизации (придания явлениям бытийного (не деятельностного) статуса, а также о деонтологизации и в некоторых случаях и дереализации (исчезновения реальности). Одновременно видимо следует согласиться с тем мнением, что многие продукты человеческой активности могут восприниматься сознанием как независящие от него, т. е. объективные. В отдельных случаях продуктам человеческого мышления и деятельности приписывается статус природных объектов, вещей.

Обыденная семантика «реальности» строится на оппозиции «иллюзии», «вымыслу», «нереальному». Так атеистически ориентированное сознание признает иллюзорной божественную реальность, считает ее искаженным отражением в сознании человека внешних сил, действующих на него в повседневной жизни и противопоставляет ей реальность материального мира в качестве первичного субстрата отражения. Вторичность сознания по отношению к бытию - тот исходный постулат, тот фундамент, на котором возводится величественное здание материализма.

Приведенные нами точки зрения на реальность Бога свидетельствуют не только о том, что одни и те же предметы люди способны наделять взаимоисключающими значениями реального, но и то, что само реальное может быть разного качества, например, сверхчувственной. В одних случаях реальность предметов верифицируется чувственно-эмпирически, в других, ее наличие неверифицируемо вообще, а она сама выступает исходным условием любых и всяких верификаций. Многие из собственных психических состояний человек способен опытно фиксировать: посредством их переживания и рефлексивного отношения. О некоторых он может судить косвенно, отражаясь в реакциях других людей. Благодаря Фрейду мы знаем сегодня о том, что значительное содержание нашей психической жизни ускользает от самонаблюдения или иновыражается. Что же касается внутреннего мира других людей, то наличие зон релевантности позволяет нам делать вывод об их состояниях аналогически, воспроизведя подобные ситуации в собственном опыте. Причем это касается даже тех явлений, которые мы исследуем «объективно». Выделенные тем или иным методом психологические структуры становятся для нас реальными.

В тоже время с реальностью человек может находиться в разных отношениях, одно из которых рефлексивно-аналитическое. Атеист, разоблачающий божественную реальность, берет ее в качестве предмета своего творческого усилия, при этом собственная реальность - реальность пребывания воспринимается им как само-собой-разумеющееся или как базовое условие существования рефлексивного акта. Это не значит, разумеется, что реальность пребывания не может стать предметом внимания, однако условия такого отношения всегда экзистенциально ограничены. Чаще всего реальность пребывания наделяется ее субъектом статусом подлинности, что находит свое выражение в речевых формулах типа «на самом деле». Невозможность человека определиться в том, что есть «на самом деле» свидетельствует о его дезориентации, а в некоторых случаях и о дереализации. Последнее часто представляет область компетенции психиатрии.

Из сказанного выше следует, что субстрат реальности связан с тем, что иногда называют «диспозиционными детерминантами поведения»: установками сознания, когнитивной сложностью внутреннего мира, актуально сложившимися ментальными доминантами. Швейцарский психолог Жан Пиаже вообще считал, что представление о реальности конструируется интеллектом (3,156). В этом отношении может быть приведен целый ряд самых разнообразных аргументов. Так эстетически развитый человек будет воспринимать классическое музыкальное произведение иначе, чем потребитель шлягеров, а либерально ориентированный в сексуальном отношении индивид совершенно иначе оценит фривольный сюжет романа, чем пуританин. К слову сказать, и психологическая регуляция их поведения будет развертываться по разным моделям. Ниже мы проиллюстрируем данный тезис.

В тоже время мы настаиваем на том, что реальность нельзя рассматривать только как диспозиционную переменную, а скорее как результирующую. Являясь интерсубъективной организованностью (имея социальную природу) реальность точнее рассматривать как атрибуцию индивида. Входящий в человеческий мир субъект долговременным и социально приемлемым способом присваивает ее, а, будучи усвоенной, реальность воспринимается как имманенция индивида. Процесс усвоения структур реальности в гуманитарных сочинениях часто называют «социализацией». При этом важно учитывать, что социализация имеет дело как с интерпретацией субъективных психологических структур, полученных индивидом эмпирическим путем, в социально приемлемых значениях, так и с трансляцией трансцендентного опыта, который индивид усваивает посредством подражания (традиции) или направленного обучения.

Рассмотрим в качестве примера опыт построения маленьким человеком психологической реальности другого человека. Из многочисленных жизненных наблюдений мы знаем о том, что до определенного возраста ребенок не ориентирован на мотивацию другого как на фактор своего взаимодействия с ним. То есть реальности мотива для него просто не существует. Исследования Ж. Пиаже «нравственного реализма» малышей блестящее тому подтверждение.

В серии экспериментов «кто более виновен» Пиаже обнаружил, что при оценке поступка другого ребенка испытуемый склонен не учитывать внутреннее намерение актора, а квалифицировать действие по его формальному эффекту. По мнению респондента Пиаже ребенок, нарушивший запрет матери и разбивший одну чашку, менее виновен, чем тот, который разбил несколько чашек желая помочь родителем. Его и следует более сурово наказать. Лишь по мере взросления и интеллектуального созревания индивид становится способным абстрагировать психологическую реальность мотива другого. В тоже время, если представить себе фантастическое общество, в котором психологическая реальность выступает объектом социальной репрессии, то можно с большой степенью уверенности пролонгировать моральный реализм и во взрослую жизнь человека.

Как пишет в этой связи известный феноменолог А. Шюц, «мир существовал до нашего рождения, переживался и интерпретировался нашими предшественниками как мир организованный. Перед нами он предстает в нашем собственном переживании и интерпретации. Но любая интерпретация мира основана на предыдущем знакомстве с ним - нашем лично или передаваемом нам родителями и учителями. Этот опыт в форме «наличного знания» (knowledgeathand ) выступает как схема, с которой мы соотносим все наши восприятия и переживания»(11,129).

Эта схема содержит в себе и набор индексов психического. В относительно гомогенной культуре индивиды однозначно интерпретируют собственные состояния и состояния других, прибегая для этого к важнейшему интерсубъективному предмету-языку. Интерпретацию в данном случае мы предлагаем понимать не только как высказывание, содержащее то или иное понимание, но и как само понимание и связанное с ним поведение, включая и механизм психорегуляции о чем уже говорилось выше. Обратимся к обещанной иллюстрации. Известный в прошлом советский, а ныне американский психолог Владимир Лефевр обнаружил в повседневном сознании современников конфликтующие структуры, которые привели исследователя к выводу о наличии в человеческой культуре двух альтернативных этических систем. В. Лефевр показывает их на примере продавщицы, которой нагрубил покупатель.

«Продавщица американского магазина, – пишет он, – перестанет себя уважать, если накричит на покупателя, даже если он агрессивен, если он очевидно неправ. И это не потому, что ей грозят неприятности, что она лишится работы; просто она воспитана так, что разрушит свой образ себя, если сорвется и закричит. Для нее жертвенное поведение будет реализовываться в сдержанности, улыбке, вежливости. Если покупатель совсем «разойдется», она его деперсонализирует, т. е. отнесется к нему как медсестра в психиатрической лечебнице, начнет его профессионально жалеть, думать о том, какими средствами его успокоить. Американская продавщица не позволит себе быть агрессивной, потому что это ведет к падению статуса своего образа. Та же самая - в функциональном смысле слова - продавщица в Советском Союзе будет вести себя совершенно иначе. Она будет ритуально агрессивна, потому что ее жертва заключается в том, что она идет на конфронтацию. Возможно, ей и не хочется конфликтовать с данным человеком, но она будет чувствовать себя глубоко уязвленной, если отступит без боя. Если ее сдерживать, можно нанести ей серьезный психологический ущерб» (2,57).

Приведенный выше пример достаточно хорошо показывает глубокую укорененность социальных шаблонов реальности во внутреннем мире человека, укорененность до такой степени, что мы вправе сказать, что это и есть его внутренний мир, его сознание. Конечно, можно обнаружить много случаев нетипического поведения «продавщиц», например, когда оппонентом советской защитницы чести выступит ее начальник или кодекс вежливости будет включен в круг условий оплаты труда. Однако неминуемая в этом случае «домашняя разрядка» неумолимо засвидетельствует действие социального шаблона.

Шаблонность, типичность означает, прежде всего, социально-психологический статус рассматриваемого феномена психологической реальности. Причем проблемы реальности пребывания у человека, находящегося в гомогенной культурной среде, как правило, не возникает. Получая интерсубъективное подтверждение в виде сходных реакции партнеров по общежитию, индивид воспринимает мир как само-собой-разумеющийся, непроблематичный. Трудности у него начинаются тогда, когда «его» дефиниция реальности начинает расходиться с «на самом деле» других людей. В некоторых случаях в дело вступает психотерапия (психиатрия) и ликвидирует возникающую аномалию.

Разделяемую всеми трактовку реальности принято называть «базовой». Таковой для человека античного мира можно считать реальность мифа, а для средневекового - Бога. Последнее интересно описывает П. Сорокин в работе «Социокультурная динамика», выделяя Бога в качестве системообразующего принципа европейской средневековой цивилизации: «Все важные разделы средневековой культуры выражали этот фундаментальный принцип или ценность, как он формулируется в христианском Credo .

Архитектура и скульптура средних веков были «Библией в камне». Литература также была насквозь пронизана религией и христианской верой. Живопись выражала те же библейские темы и линии в цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер. Философия была почти идентична религии и теологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Этика и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы экономических отношений, которые могли бы оказаться уместными и прибыльными, поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообразные с утилитарной точки зрения. Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как единственную и высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям» (10,430).

Мы позволили себе столь длительное цитирование с одной лишь целью - вызвать у читателя образ основательности культурного фундирования психологической реальности человека. Ее поддержание связано не только с актуальной коммуникацией современников, но и с основательной культурно-символической организацией, на которую актуальная коммуникация опирается и в которой обретает свои основные интенции. Не трудно представить себе весь трагизм существования индивида вступающего в конфликт с общепринятым мнением. Но, даже отрицая базовость общепринятой реальности, этот индивид в ней находит опору для своего нонконформизма.

Базовая реальность выступает для индивида исходной координатной схемой, благодаря которой только и возможна ориентация в мире. Вместе с тем, как отмечает В. М. Розин, «каждый человек знает много реальностей, точнее живет в них: это реальность игры, искусства, познания, общения, сновидений и др. Каждая реальность задает сознанию определенный мир и отделена от других реальностей рамками условности; логика и события, действующие в одной реальности, не выполняются в других. Несколько упрощая дело, можно сказать, что одна реальность отличается от другой характером событий, порядком и логикой вещей и отношений. Во всякой реальности события, переживаемые в ней, воспринимаются как непреднамеренные.

В структуру реальности в качестве ее функции и системообразующего начала вписан образ человеческого Я. Вот почему изменения в структуре базовой реальности или смена одной базовой реальности на другую вызывают кризисные явления в самоопределении индивида. Кризису идентичности посвящена в современном гуманитарном знании значительная литература (1; 4; 6; 10). Однако, к сожалению, большая часть известных нам психологических работ склонно рассматривать кризис идентичности исключительно в диспозиционных характеристиках, в то время как в современных динамических условиях все большее значение начинают приобретать социокультурные детерминанты идентичности, изменение которых ведет к глубинным изменениям в человеческой личности.

Синдромом личностных проблем современного человека является как нам представляется деструкция понимания или дезориентация. Понимание, как известно, связано в значительной степени с построением образа целого. Целое может быть рассмотрено как та структура реальности пребывания, которую «избрали» для себя в качестве базовой и релевантной взаимодействующие индивиды и группы. Всякий согласованный ответ на вопрос о том, ЧТО происходит? и ЧТО делать? становится в ситуации кризиса проблематичным.

«Когда это не удавалось различить, – читаем у В. М. Розина, – нормального человека от душевнобольного, понять чем отличается предсказание погоды от астрологического прогноза (ведь на наших экранах они часто идут друг за другом), нащупать критерии, отличающие верующего от эзотерика, эзотерика от сумасшедшего, а их всех, например, от обычного человека со странностями или от художника, который тоже живет в символических реальностях и достаточно всерьез.

Или еще один пример: проблема личного спасения. Сегодня нас призывают спасаться, но в лоне разных конфессий или даже мироощущений. Но почему, спрашивается, нужно верить православной церкви и не верить восточным учениям, верить протестантизму и не верить, например, «Белому братству». Проблема в том, что каждый человек говорит о спасении и подлинной реальности, но понимает их по-своему. Для одних это Бог, для других Нирвана, для третьих планеты, определяющие нашу судьбу; одни ориентируются на церковь, другие на эзотерические общества или общение с тайными силами» (8,26-27).

Выход индивид как правило находит в очевидностях собственного здравого смысла. Однако именно здесь его подстерегает огромное количество опасностей. Дело в том, что основным источником здравого смысла выступает эмпирический опыт, т. е. опыт чувственного познания и соответствую щ его мышления. В ситуации, символической избыточности, когда данности нашей реальности в значительной степени формируются средствами массовой информации, апелляция к опыту, полученному эмпирически, ведет к еще большей дезориентации индивида, поскольку радикальная редукция к феномену оказывается в ряде случаев попросту невозможной. За феномен же берутся кем-то сконструированные интерпретации. Наши восприятия и самовоспрятия оказываются заложниками социокультурных процессов, вне анализа динамики которых любые суждения о психологической реальности оказывается частичным. Причем в анализе мы все чаще обнаруживаем их иррациональный характер.

Успех гелеоцентрической картины мира Н. Коперника был бы проблематичен без рождавшейся в то время веры общества в авторитет науки , поскольку весь чувственный опыт убеждал человека в обратном, в справедливости геоцентрического мировоззрения.

Абсолютизация науки имела огромное значение для становления интерпретаций реальности психического. Психологическая наука присвоила себе право определения статуса психической реальности «на самом деле». Причем в некоторых случаях возникали попытки генерализации психологических усмотрений на области традиционно далекие от научного метода. Речь идет о триумфе Зигмунда Фрейда. Приведем в этой связи удачную характеристику вклада Фрейда в мировую культуру слеланную Л. Радзиховским.

«Прежде всего Фрейд, Фрейд, именно Фрейд переместил психологическую науку с малозаметной периферии в центр, в самое ядро человеческой культуры. Психоанализ вошел в глубинное основание, в единый ствол, в корень, в «генофонд» всей гуманитарной культуры. Если бы не было ассоцианизма или бихевиоризма, гештальтизма или когнитивной психологии, то искусство ХХ века и повседневная жизнь людей изменились бы очень мало или вообще не изменились. Без психоанализа представить себе литературу, кино, живопись, философию, просто обыденную человеческую жизнь в Европе и Америке попросту невозможно. Люди, которые не читали ни единой строчки Фрейда, тем не менее знают его. Дело не только в узнавании этого имени сотнями миллионов людей. Гораздо важнее, что какие-то представления, которых до психоанализа попросту не было, теперь так или иначе входят в осознаваемый или неосознаваемый духовный опыт этих людей, в то, что называется их культурным багажом. Психоанализ «железно» вошел в коллективное бессознательное (или надсознательное) человечества, в ноосферу. Не только больше ни один из психологов не играет подобной стержневой роли в общей системе культуры, но и вообще ни один из ученых гуманитариев нашего столетия. Можно сказать, что в общественном сознании вся психологическая наука, без различия направлений, существует в огромной степени на проценты с морального капитала, заработанного психоанализом» (7,102).

Однако сегодня сама психологическая наука в еще большей степени чем прежде неоднородна. Существующие и вновь возникающие в ней направления предлагают сообществу настолько различные конкурирующие трактовки психического, что рассчитывать на былой тотальный успех Фрейда она вряд ли может. В деле тотальной дефиниции человеческой реальности в языке психологии «ария» Фрейда была не только самой виртуозной, но и скорее всего последней.

1.* Ионин Л. Г. Социология культуры. – Логос, 1998. – 278 с.

2. «Непостижимая» эффективность математики в исследованиях человеческой рефлексии// Вопросы философии,1990,№ 7. -С. 51-58.

3. Обухова Л. Ф. Детская психология: теории, факты, проблемы. - Тривола,1995. – 360 с.

4.* Ортега-и-Гассет Х. «Вокруг Галилея (схема кризисов). / В кн. Избранные труды. – М:. Издательство «Весь Мир», 1997. – С. 233-403.

5. Ортега-Гассет Х. Немного феноменологии// В кн. Самосознание европейской культуры ХХ века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в современном обществе. – М. : Политиздат, 1991. – С. 237-240.

6.* Полонников А. А. Кризис личностно-определенной формы бытия человека в современной социокультурной ситуации. // Адукацыя i выхаванне,1997, N 7. – С. 73-81.

7. Радзиховский Л. А. Теория Фрейда: смена установки// Вопросы психологии, 1988, №6. – С. 100-105.

8.* Розин В. М. Кризис личности как отражение кризиса культуры. // Мир психологии и психология в мире, 1994, N 0, с. 26 – 32.

9. Розин В. М. Психология: теория и практика: учебное пособие для высшей школы. -М:. Издательский Дом «Форум», 1997. -296 с.

10.* Сорокин П. Социокультурная динамика // В кн. Человек. Цивилизация. Общество. - М. : Политиздат, 1992. – С. 425 – 504.

11.* Шюц А. Структура повседневного мышления. //Социологические исследования, 1988. N 12 – С. 129-137.

__________________

«Психологическая реальность более реальна, чем реальная реальность»
Мир мистерий и фарсов, театр бытия,
Пробы грима: кто – свят, кто – враг...
Меж природой игры и природой вранья
Справа – пропасть, а слева – шаг.
Е. Ачилова «Куплеты актера перед выходом на сцену»

В некотором смысле он прав – главное отдавать себе отчет, в каком именно смысле.
Если есть какой-то человек, о котором вы думаете, что он поступил по отношению к вам плохо, предал вас, то именно это будет определять ваши отношения с этим человеком (или их отсутствие). То, что в реальности речь шла о недоразумении, досадном недопонимании или просто дезинформации, то, что в реальности никакой обиды могло не быть нанесено, ничего не изменит в вашем поведении по отношению к этому человеку, если вы по-прежнему будете верить, что он вас обидел. Примирение возможно только после того, как изменится ваша психологическая реальность.
Все мы не раз видели родителей, которые недовольны своими детьми, несмотря на все их (детей) достижения. Чада остаются для них неудачниками (и получают свою порцию порицания и отсутствия поддержки), потому что не соответствуют психологической реальности успеха, которая есть у родителей. Хотя в реальной реальности уже могут достичь гораздо большего, чем в самых смелых мечтах своих предков.
Так мама сына-преподавателя, автора нескольких книг всё ещё недовольна, что он не получил оконченное высшее образование (а его уровень самообразования, знаний, социального статуса и заработка её не интересует).
Это тем более верно для отношения детей к родителям. Сколькие из нас находятся в мучительной для себя психологической зависимости от своих мам и пап, которые давно уже не играют реальной роли в их жизни (этих людей может уже даже не быть на свете). Тем не менее, мы боимся нарушить их запреты (в которых нам тесно), боимся их гнева (от которого в реальности никак не можем пострадать или легко можем защититься) и полностью уязвимы для их критики и осуждения (пусть даже наши ценности не имеют с их ценностями ничего общего).
Психологическая реальность порой управляет нашей жизнью гораздо надежнее, чем реальная реальность
Тот, кто «знает», что дружба между мужчиной и женщиной невозможна, заведомо лишится друга противоположного пола, и не поверит тем, у кого такой опыт (пусть даже и двадцатилетний) есть.
Людям потому и бывает так трудно найти общий язык, что психологическая реальность одной группы людей не совпадает с психологической реальностью другой группы. Тот, кто совершенно уверен, что Россия – великая страна, вряд ли поймет эмигранта. Тому, для кого мат – это «просто слова» будет не слишком комфортно постоянно общаться с тем, для кого мат это «грязные ругательства», которые «ты не имеешь права произносить в моем присутствии».
Обычно мы либо не придаём психологической реальности должного значения, либо, напротив, совершенно уверены, что она-то и есть реальная реальность (то есть, если я считаю, что некто – подлец, то так оно и есть).
Миф – это правда нашей психики, правда внутренних смыслов. Для того чтобы понимать человека (а без этого мы не можем помочь ему измениться), мы должны понимать мифы, в которых он живет, и осознавать их важность для этого человека.
Источник

Сегодня мы поговорим о таком феномене человеческой психики, как психологическая защита.

Что такое психологическая защита?

Это система механизмов, которые защищают нас от отрицательных переживаний, душевной боли, тревожности и многих других негативных факторов, угрожающих целостности личности. Если бы не психологические защиты, мы постоянно находились бы в сильном стрессе, плакали или кричали бы по любому поводу, кидались бы на окружающих, совершали бы импульсивные поступки и т.д. – словом, видели бы жизнь в черном цвете.

Впервые психологические защиты начал изучать австрийский психолог, психиатр и основоположник психоанализа З. Фрейд. Работу системы защит он трактовал как способ разрешения противостояния между бессознательными влечениями и социальными нормами (требованиями, запретами и т.д.).

Механизмы психологической защиты универсальны: они заложены в нас природой и представляют собой шаблоны поведения или реагирования на психотравмирующую ситуацию.

Психологическая защита не меняет действительность, события, характеры людей, кроме того, она искажает восприятие действительности. В связи с этим многие проблемы остаются нерешенными. Что делать? Психологи советуют: чтобы страх ушел, посмотрите ему в глаза. Давайте разбираться по порядку.

Три линии психологических защит

Существуют три линии психологических защит:

осознаваемые стереотипы (помогают нам существовать в социуме);
архетипические защиты (защищают общество, группу, коллектив через личность);
бессознательные защиты (оберегают нашу психику от износа).

Одновременно эти линии формируют целостную систему, которая поддерживает наше духовное равновесие и помогает справляться со стрессом. Рассмотрим каждую из линий подробнее.

Осознаваемые стереотипы

Эти стереотипы формируются в нашем сознании с раннего детства, когда мы усваиваем социальные нормы и правила. Поначалу это нормы своей семьи: мыть руки перед едой; есть с помощью приборов, а не руками; рисовать в альбоме, а не на столе. Спустя какое-то время ребенок изучает нормы и других сообществ: как вести себя на улице, в гостях, в детском саду, в школе и т.д. Все это позволяет нам избегать остракизма, и в результате общество, в котором мы существуем, принимает нас. Благодаря заложенным в детстве началам мы экономим время на обдумывание и совершение действий, а также повышаем вероятность благоприятного разрешения ситуации.

Например, мы изначально учимся соблюдать субординацию, уважительно разговаривать со старшими, проявлять в отношении к ним знаки внимания, учитывать их мнение и т.д. Также мы осознаем границы дозволенного (например, узнаем, что в магазине нельзя вести себя как дома и пр.).

Архетипические защиты

Это ряд поведенческих моделей, которые помогают преодолевать трудности и не растеряться в экстремальных ситуациях, возникающих в жизни группы, общины, коллег, друзей, близких людей и т.д. Считается, что эти защиты формировались тысячелетиями, а поскольку человек так и остался элементом общины, защиты продолжают функционировать. Они проявляются в нашем поведении не всегда, а лишь в случаях, когда обществу угрожает опасность. Человек может даже не знать о ресурсах своей психики и возможностях своего организма, а в стрессовой ситуации ради спасения родных – совершить героические поступки, на которые бы не решился в обычной жизни. Медицине катастроф известны случаи, когда дети, попав в экстремальную ситуацию, не задумываясь, помогали тем, кто слабее (например, мальчики помогали вытащить девочек, давали им свою одежду; девочки успокаивали взрослых, которые не могли взять себя в руки). Такие действия они совершали автоматически, на подсознательном уровне: «Если ближнему плохо – ему надо помочь».

Подсознательные модели поведения вы можете наблюдать и у себя. Например, ваш друг поссорился со своими родителями, и вы автоматически начинаете помогать ему – выслушивать, утешать, давать советы. Многие готовы пойти на самопожертвование ради благополучия другого. А все дело в подсознании, которое диктует нам программу защиты малого или большого социума.

Бессознательные защиты

Каждый слышит то, что хочет услышать.

Суть бессознательной защиты в том, что наша психика без искажения воспринимает только ту информацию, которая не может ее травмировать. Если какие-то факт, событие, действия или слова человека угрожают нашему душевному спокойствию, вызывают тревогу или напряжение, сразу же включается бессознательная защита. В результате мы вообще не воспринимаем входящую информацию или воспринимаем ее в искаженном виде. Например, некоторые жены защищают своих мужей: «Он не алкоголик, просто у него работа напряженная». Или заболевший человек говорит: «Сегодня мне получше, к врачу не пойду. Да не болен я, чего вы все пристали?» Так работает механизм отрицания: «Вы все неправы, у меня/нас все нормально!» В результате человек искусственно восстанавливает свое душевное равновесие, защищается от страхов, снижает внутреннее напряжение. К сожалению, эта уловка сознания помогает лишь на время. Алкоголик так и остается алкоголиком, а заболевший не выздоравливает. Через какое-то время душевное равновесие нуждается в восстановлении.

Рассмотрим формы бессознательных защит.

■ Бегство. В эпоху палеолита в случае угрозы жизни человек защищался или спасался бегством. Сегодня бегство модифицировалось и приобрело бессознательные формы. Например, если человеку с самого детства не удавалось выстроить доверительные отношения с людьми, он все чаще уходит в себя и в результате становится интровертом. Или если человек не уверен в благоприятном исходе какого-либо сложного дела, он под любым предлогом будет отказываться ходить в организации, созваниваться с людьми и вообще прилагать какие-то усилия.

Основное и тягостное последствие бегства – это неумение конструктивно общаться, просить о помощи, вносить предложения или делать замечания, если что-то не удовлетворяет. К примеру, боязнь обидеть, боязнь выставить себя в неблагоприятном свете ведут к неконкретной формулировке или замене просьб. В результате человек не разрешает свой вопрос, тратит время и испытывает личностный дискомфорт оттого, что «опять ничего не вышло».

Например, сотрудница возвращается из отпуска и видит на своем столе гору чужих бумаг. Ей стыдно попросить виновника убрать за собой, и она делает это сама. В результате проблема не решается, а ситуация повторяется после каждого отпуска.

Иногда бегство проявляется в виде ухода в какую-либо определенную деятельность (не путать с хобби). В ситуации бегства человек настолько увлекается любимой деятельностью, что направляет все свои душевные и умственные силы только на нее. Эта деятельность спасает его от неразделенной любви, от неуверенности в себе, помогает забыть о проблемах и личностных недостатках. Конечно, такой человек может продемонстрировать выдающиеся результаты в своей сфере, однако ему не удастся завести себе приятелей или друзей, потому что его личность все это время развивалась дисгармонично.

■ Отрицание характеризуется избирательностью внимания: «Моя хата с краю, ничего не знаю».

Избирательность помогает нам игнорировать то, что вызывает у нас тревогу и увеличивает силу конфликта. Часто отрицание является первой реакцией на необратимые события – болезнь, смерть. Также отрицание можно увидеть в семейных отношениях: многим проще закрыть глаза на проблему, чем ее решать. Например, жена не замечает отчужденности мужа и вместо того, чтобы поговорить, делает вид, что все хорошо. В результате муж уходит к другой. Или родители не замечают, что сын пристрастился к наркотикам. Итог: у сына тяжелая наркотическая зависимость. Почему так происходит? Люди попросту не позволяют себе думать, что в их семье может случиться такое.

Кроме того, форма отрицания может приобрести вид самовосхваления. Например, ребенок плохо выступил на соревновании, возвращается домой и всем рассказывает о своей победе, причем сам полностью верит в эту победу, или ленивый работник, который создает видимость работы: заваливает свой стол бумагами (якобы некогда убирать), ходит по коридору с документами, простаивает в приемной, отвечает по телефону раздраженным голосом, словно намекая: «Я так занят, а тут еще и вы». Причем он искренне надеется, что его не раскусят.

■ Рационализация. Иногда нам кажется, что проще съесть жабу, чем признать свою неправоту. А чтобы ее не признавать, природа придумала замечательный механизм – рационализацию. Этот механизм помогает найти объяснения собственному неблаговидному поступку. Благодаря рационализации можно отгородиться от «злостного мира» и почувствовать себя царем на фоне ничего не понимающих людей.

Например, человек, не желающий искать работу, оправдывается, что нет достойных предложений; ребенок, съедающий все сладкое в доме, считает, что он еще маленький и ему все можно; начальник, третирующий подчиненных, доказывает себе, что совершает великую миссию, не позволяя работникам расслабляться.

Кстати, герой повести «Сахалин» А.П. Чехова, убив свою жертву, оправдывал свое поведение тем, что тот громко чавкал за столом, нарушая общий этикет.

■ Подавление выражается в том, что мы можем забывать некоторые чувства, факты, события и людей, которые принесли нам в свое время боль, страдания или просто какие-либо неприятные эмоции. К примеру, имя человека, который нас когда-то обидел, или время работы конторы, в которую надо сходить, чтобы решить неприятный вопрос. Таким образом психика защищается, старается спасти нас от общения с неприятными людьми, уберечь от походов в неприятные места и т.д.

■ Вытеснение также связано с особым механизмом работы памяти. Вытеснение похоже на подавление, за исключением того, что событие забывается не полностью. Из памяти стирается наиболее травмирующая часть.

К примеру, подруга постоянно жалуется вам на то, что свекровь к ней жестока. Когда вы просите ее привести примеры, она ничего не может рассказать толком. Помнит, что был конфликт, а вот по какому поводу и что послужило отправной точкой – не помнит.

Помнить больше хорошее, чем плохое, – это естественная функция психики. Но вот особо чувствительные люди, наоборот, запоминают только плохое. Это приводит к гнетущему состоянию, депрессии, мучительным воспоминаниям травмирующих ситуаций: «А вот он мне сказал то-то, а поступил так-то. Как он мог?»

■ Замещение выражается в виде удовлетворения неприемлемого желания иным способом, допускаемым обществом. Также оно может происходить в виде переноса с одной реакции на другую. С одной стороны, этот перенос позволяет решить проблему, а с другой – избежать порицания общества.

Например, один человек за что-то сердится на другого и хочет ему отомстить. Поскольку месть порицается обществом, человек мстит своему врагу обидными шутками. Если же тот обижается, он тут же просит извинения, говоря, что не хотел никого обидеть, это всего лишь шутка.

Поэтому, если над вами постоянно подшучивают, не стоит винить себя в излишней обидчивости. Возможно, эти люди затаили злобу на вас, но не знают, как сказать об этом.

В офисной жизни скрытая враждебность может проявляться в виде гиперконтроля над подчиненными. К примеру, начальнику не нравится работник, который очень похож на нерадивого ухажера его дочери. Он понимает, что если попытается рассказать о причине своей враждебности кому-то из окружения, то его засмеют. Потому начальник находит искусственный повод, чтобы выплеснуть свою агрессию на подчиненного, ‑ начинает его чрезмерно контролировать, придирается, обвиняет, что он ничем не занимается, и т.д.

■ Проекция. Вспомним фольклор: «Неча на зеркало пенять, коли рожа кривая», «Кто обзывается ‑ тот сам так называется», «На соседа смотришь во все глаза, а на себя – опустивши веки» (вьетнамская поговорка).

Правота этих выражений неоспорима: прежде чем оценить кого-то, посмотри на себя. Себя критиковать больно – проще отыграться на ком-то другом. В психологии такое поведение называется проекцией. При проекции человек, видя свои недостатки, не желает их признавать, но замечает их у других. Таким образом, человек проецирует свои пороки и слабости на других людей. Согласитесь, как же трудно признаться себе, что мы кому-то завидуем, и как же легко увидеть эту зависть у другого человека!

Проецировать можно чувства, мысли и даже поведение. Так, обманщику кажется, что все вокруг шулеры и хотят его обмануть, жадному человеку окружающие видятся скупыми, а нуждающийся в деньгах будет ненавидеть людей с низким достатком.

Кстати, у проекции есть не только негативные, но и позитивные проявления. Например, если вам кажется, что все вокруг чудесно и замечательно, это означает, что вы находитесь в гармонии с самим собой; если вы видите в лице коллег только друзей, это означает, что вы добрый и общительный человек. Недаром говорят: «Улыбнись миру ‑ и мир улыбнется тебе».

■ Идентификация выражается в отождествлении себя с каким-либо человеком, в присвоении его личностных качеств себе, в возвышении себя до его образа. Идентификация также может выражаться в стремлении быть похожим не только на какого-то одного человека, но и на группу людей. Идентификационную защиту еще называют социальной мимикрией. Чаще всего социальная мимикрия проявляется у подростков. К примеру, школьник стремится быть как все, старается слиться со своей компанией. Если в компании все носят дорогие джинсы, он будет выпрашивать их у родителей; если в компании принято курить, он обязательно пристрастится к этой пагубной привычке. Желание быть похожим на окружающих создает у подростка иллюзию защищенности.

Также социальная мимикрия проявляется в желании быть похожими на людей, которых мы опасаемся или от которых зависим. Очень часто люди, которых обижают, начинают копировать поведение своих обидчиков. Одним эта идентификация нужна с целью стать такими же «волевыми» и «сильными», а другим – с целью отыграться на более слабых. В психологии этот механизм называется «идентификация с агрессией».

■ Отчуждение выражается в разделении нашего «Я» на несколько частей и последовательном их использовании. Такой процесс происходит в моменты, когда человек испытывает сильную физическую или душевную боль. Приведем самый простой пример. Человек, проживший в родном крае почти всю жизнь, вдруг уезжает на чужбину. Несомненно, ему будет очень тяжело покинуть родные края, особенно если там остаются дорогие для него люди. На новом месте ему будет казаться, что кусочек его души остался в родном краю.

■ Боязнь нового. Вы замечали когда-нибудь, что ваши близкие, родные и друзья вроде бы просят вашего совета, но на самом деле в нем не нуждаются? Такие люди вообще опасаются узнавать что-то новое, ведь нужно перестраиваться, пересматривать свои взгляды на жизнь, сомневаться в ранее полученных знаниях, теориях и мнениях. А потому такие люди подсознательно защищаются от советов – много говорят сами и не дают вам высказаться, жалуются и вас не слушают (синдром поиска жилетки), капризничают, протестуют (говорят, что вы придумываете неподходящие советы), обвиняют вас в некомпетентности, обещают последовать совету потом, но не выполняют обещания.

■ Искусственные психостимуляторы. Алкоголь, табак, наркотики не только сводят здоровье на нет, но и создают иллюзию «управления» своим психоэмоциональным состоянием. Возникшую проблему они, конечно же, не решают.

Другие бессознательные защиты

К ним принято относить:

психосоматические заболевания (возникновение соматических заболеваний по причине душевных травм);
пассивную агрессию (склонность везде и всюду опаздывать, нежелание выполнять определенную работу);
отреагирование, или агрессию на неповинных (резкие вскакивания, крики, удары по столу, агрессивные нападки на людей по выдуманным поводам);
диссоциацию (после травмирующих ситуаций склонность делать вид, что ничего не случилось, нежелание решать проблемы, самоустранение);
интернализацию (отказ от получения желаемого: «Да больно мне это надо. Обойдусь»);
регрессию (возврат к детским моделям поведения – капризам, истерикам, швырянию вещей и т.д.).

Польза и вред бессознательных защит

Перво-наперво рассмотрим пользу.

Психологические защиты:

Если говорить о вреде психологических защит, то они:

не меняют порядок вещей, а лишь на некоторое время избавляют от тревоги и неудобств;
искажают реальность, не дают нормально ее оценить. Особенно это встречается в оценке любимых людей. Например, говорят, что «любовь слепа». Если любимый человек вдруг совершает ужасный поступок, мы отказываемся в это верить, виним себя, что сразу не поняли, что он за человек, или бросаемся защищать провинившегося;
вытесняют из сознания факты, события. Это временно успокаивает, но страх остается загнанным внутрь подсознания и оттуда воздействует на человека в течение длительного времени;
путают человека. Например, вместо того, чтобы признаться себе в неприязненном отношении к своему ребенку, разобраться в причинах этой проблемы и отработать ее, родитель прикрывается гиперопекой, навязчивостью по отношению к своему ребенку, чем еще больше усложняет отношения.

Зрелые бессознательные защиты

Существуют естественные бессознательные защиты, которые не несут вреда и помогают справиться с напряжением. Их называют зрелыми бессознательными защитами . К ним относятся:

■ плач – природная и естественная защитная реакция человека на стресс. Каждый знает, что, поплакав, на душе становится сравнительно легче. Все дело в физиологических процессах, происходящих в этот момент в организме.

Ученые считают, что слезы уменьшают боль, заживляют небольшие ранки на коже, защищают кожу от старения. Кроме того, плач нормализует кровяное давление и оказывает антистрессовое воздействие;

■ сон . Многим людям после сильного стресса требуется продолжительный сон, чтобы восстановить душевные и физические силы. Так работает механизм компенсации. Так что если ваш близкий – любитель поспать, не будите его без видимых на то причин, возможно, его организм сейчас занят переработкой стресса;

■ сновидения . В прошлом номере мы говорили о том, как сновидения помогают нам справляться с накопленным в течение дня напряжением, что во сне моделируются ситуации, в которых вы можете проявить себя сильным, смелым и решительным, а значит, проработать все свои стрессы и победить страхи. Только вот этот механизм подключается не в реальном, а в воображаемом мире. Следовательно, человек меньше страдает и не оказывает отрицательного влияния на окружающих в отличие, например, от проекции или рационализации;

■ сладости , как известно, поднимают уровень глюкозы в крови, а это способствует выработке гормона радости – эндорфина. Поэтому умеренное потребление сладостей ведет к переработке стресса. Главное – не увлекаться и соблюдать правила здорового питания;

■ сублимация – трансформирование нежелательных, травмирующих и негативных переживаний в различные виды конструктивной и востребованной деятельности (спорт, творчество, любимую работу). Чем больших успехов человек достигает в любимой деятельности, тем устойчивее становится его психика;

■ альтруизм . Недаром говорят: «Если тебе плохо, помоги тому, кому еще хуже». На самом деле все несчастья познаются в сравнении. Когда мы видим, что другому человеку приходится намного хуже, собственные проблемы кажутся мелочными. К тому же любая помощь нуждающемуся помогает нам почувствовать себя нужным, а это наилучшим образом спасает от стресса;

■ добрый и необидный юмор . Как известно, вовремя сказанная шутка разряжает обстановку и улучшает отношения между собеседниками. Учитесь смеяться над собой и над своими проблемами. Попробуйте ассоциировать свою проблему с какой-либо шуткой, переложите ее в веселую историю, Посмотрите смешные фотографии, скачайте доброе кино. И главное – чаще улыбайтесь, ведь смех продлевает жизнь.

Элементарный психоанализ Решетников Михаил Михайлович

Феномен психической реальности

Существенное значение в своих разработках Фрейд придавал феномену «психической реальности», которая отражает, а нередко - и замещает внешнюю, объективную, реальность, но никогда полностью не соответствует последней. В последующем в современной психологии на базе этого положения сформировались представления о «пристрастности сознания» и «субъективности восприятия», хотя последние все же существенно обедняют исходный смысл и содержание этого феномена.

Например, я уверен, что моя возлюбленная - самая прекрасная женщина на свете. И это моя психическая реальность, которую могут не разделять мои коллеги или друзья. Но вряд ли им удастся меня переубедить, какие бы рациональные мотивы они ни приводили. С аналогичной ситуацией мы сталкиваемся и в клинической практике: можно сколько угодно убеждать пациента, что его страдание, его подозрения или его чувство вины не имеет под собой никакой основы, - это будет исключительно наша точка зрения, а пациент будет чувствовать себя непонятым и разочарованным, ибо в его психической реальности все обстоит именно так, как он чувствует и понимает. Поэтому в психотерапии мы всегда работаем не с реальностью, а с психической реальностью пациента, какой бы искаженной, пугающей или даже отталкивающей она ни была.